Глава шестьдесят шестая

Глава шестьдесят шестая

Идет этап в черных ватниках, как змея по дороге извивается, с двух сторон конвой с автоматами, болтающими на боках, овчарки злобно лают на поводках, кидаются, норовя вцепиться в ляжку позади идущих — привычная для этих мест картина.

— Шире шаг, чего спите на ходу!

Хотя зэки идут ходко, никто не отстает, не падает от истощения, не видно среди них доходяг и лица довольно гладкие.

— А ну, шевелись, уроды!

— Куда гонишь начальник, осади, люди не лошади.

— Кто сказал?! — шарит конвой глазами по лицам, но разве поймешь кто крикнул. Все ЗК на одно лицо, все не бриты, серы и злы.

— А ну — подтянись! Шаг вправо-влево считается побегом, конвой стреляет без предупреждения!

Только куда здесь бежать — тайга кругом на сотни

километров.

Топают зэки, что их там, за поворотом ждет — кто знает…

Пришли, лагерь, обычный — колючка да бараки. Только что-то зэков не видать, или они на общих все?

— А ну, сядь!

Присели ЗК привычно на корточки, руки вперед выставив.

Из лагеря, от ворот, офицер идет, по походке, по манерам Кум, ну точно — Кум, вон как по лицам взглядом шарит. Выделил, вычислил кто здесь в авторитете, а может, знал заранее.

— Ты, ты и ты — на месте. Остальные шагом-марш.

Потянулась колонна в лагерь, как змея в нору.

— Вы — за мной.

В штабе, в кабинете, разговор пошел свойский.

— Курите, — пододвинул Кум пачку папирос.

— Чего надо, начальник?

— Мне — ничего. Вам знать надо, куда вы попали. Вы — воры, а тут зона сучья…

Переглянулись тревожно воры — на сучьей зоне им не жить. Чуть не десять лет идет война между ворами и суками, сколько зэков в ней порезали — не сосчитать, тысячи.

— Так тут же карантин, Начальник. Мы таблички читали.

— Ну да, карантин, только сучий. Был для всех, только воров порезали. Так что милости прошу.

Переглядываются воры, не понимают куда Кум клонит.

— Зачем сказал Начальник?

— Предупредил. Мне лишняя резня на зоне ни к чему…

А вот тут врет гражданин Начальник, не собирают этапы из воров или сук и не гонят в «чужие» лагеря, когда крови не хотят. Война «красноперым» нужна, чтобы блатных извести. И понимают воры, что жить им осталось на этом свете не дни даже, а часы. Только не ясно зачем Кум и им про то сказал — пришли бы суки ночью в барак и порезали их по-тихому, а теперь не придется. Или Кум желает, чтобы на зоне воры верх взяли? Только к чему? Темное дело, гнилое…

— В общем так, — чешет затылок Кум, — Сможете верх взять — ваша зона, нет, поляжете в яму. Одним ра-

зом мне убыль легче списать, чем вы каждую ночь друг-дружку резать будете. Вот и кумекайте.

Натянули воры кепочки на головы, вышли из штаба. Переговариваются:

— Чего делать будем?

— Резать. Или нас вперед на перья поставят. Брать под себя зону надо.

Тут верно, кто первый успеет. Все как на войне настоящей, когда без объявления, ровно в четыре часа.

— Нынче?

— А завтра поздно будет.

Только дальше все не как надо пошло — веселый Кум на зоне оказался. Вызвал к себе поодиночке стар-

ших из бараков, сказал:

— Воров к нам на зону прислали, резать они вас станут, когда — не знаю. Много их.

Кивнули зэки:

— Спасибо, Начальник, что предупредил.

Ночью в один и в другой барак вошли воры. Тихо вошли, на цыпочках, как тени. Потому что только так и умеют, исподтишка, в спину. Только как хотели не получилось. Ткнули заточками в одеяла, а под ними пустота — ватники скатанные! Вспыхнул свет — стоят у стены барака рядком зэки с ножами. Глядят волками.

И блатные стоят, щерятся, сквозь зубы на пол сплевывают, заточками играются. И кто-то кого-то уже признал.

— Вон тот, фиксатый, с одной зоны мы, дружка моего подрезал! Вот и свиделись, где не думал!

Нет, не получится миром разойтись, много чего у зэков на душе накипело. Да и понимают они, что не так просто воров сюда пригнали. И воры что-то такое начинают соображать. Только не изменить уже ничего…

— Под воров пойдете? — кричат блатные, — Жить будете.

Но молчат зэки. Ждут.

— А-а…! Режь сук! — сорвались в крик блатные, воплями страх разгоняя. Рванулись вперед. Умеют они ножичками «баловаться», не одну душу загубили. Только тут иной расклад пошел.

— Разберись по каждому, — скомандовал командир.

Веером ножи разошлись. Наскочили блатные, приемчики свои подлые используя — кто тряпку случайную в лицо противника бросил, кто соль в глаза сыпанул, кто-то на пол упал, чтобы подкатиться, с ног жертву сшибить… Больше блатных, чем зэков. Но только отчего-то не испугались те.

Пошла резня.

— Справа!

— Режь его Рваный!..

Крики, вой, хлюп кровавый.

Разошлись, отхлынули в стороны. Четверо блатных на полу от боли корчатся, трое недвижимо лежат. И зэк один и другой ладонью рану на боку прикрывает. Остальные целы, хоть порезаны. Как же так? Не понятно это ворам, не привычно!

— Ну все, жмуры вы! — ярятся, пугают блатные, но

в драку больше не суются, на своих мертвых приятелей на полу косясь. Тянется пауза.

Но хлопнули двери, «красноперые» в барак ввалились с автоматами на перевес.

— Стоять! Всем!

Развели стороны по углам, вытолкали блатных на улицу. А дальше?.. Кум стоит, ухмыляется, головой качает:

— Сплоховали вы. Вас же вдвое было!

Скалятся зэки, кровь на руках, на лицах размазывают:

— В больничку нам, гражданин Начальник, надо.

— Не будет вам больнички, — ответствует Кум,

— Я теперь вас подлечу, а после опять резня начнется.

Теперь дела доделывайте, не хочу два раза отписываться. Вон там барак другой, там вас приятели ваши, которые живые, дожидаются. Втрое вас станет…

— Не пойдем гражданин Начальник, — открещиваются блатные.

— Пойдете… Кто выживет, хоть даже подрезанный — на зону обратно отправлю, а нет — в сучьем бараке поселю. Все одно — не жильцы вы будете.

И понимают воры, что здесь какая-то своя игра идет, что надо им с зэками на ножичках сойтись, чтобы жизнь свою выиграть, что нет другого исхода.

— Идите, идите, — показывает Кум, — Или я конвою прикажу вас в бараки по одному запускать.

Скрипят зубами воры, да только деваться им некуда — всерьез «кипишь» пошел, один только выход у них остался — мочить зэков или самим на «перьях» повиснуть. Такую игру кровавую Кум затеял.

— Айда!

Как волки, затравленные кинулись воры к бараку, где дружки их раны зализывали.

— Сколько там их осталось?

— Одного мы вчистую заделали, одно подрезали, остальные вроде живы.

Оглядываются блатные — чуть не тридцать их против дюжины зэков, отчего распаляются они в силы свои уверовав. Привыкли они стаей жертвы загонять

— Режь сук! — неуверенно, негромко прокричал кто-то.

Сунулись в барак.

Стоят зэки где стояли, ждут.

— Не робей, — шепчет «Крюк», на «Студента» косясь, — Принимай боевое крещение! Только вперед не суйся, подле меня будь!

Стеной идут урки, заточки выставив, точно римская фаланга. Тесен барак, с боков их жмет, не развернуться.

— Первыми самых шустрых валим, — тихо приказывает «Крюк».

Вон они шустрые и самые опытные — по повадкам видно — не орут, не пугают, глазками зыркают, в обороне противника слабые места выискивая, вперед «крикунов» выпуская. Теперь они их на «пики» бросят, а сами сбоку подскочив, заточки под ребра противникам ткнут, пока у тех руки заняты, пока ножи в телах блатных на пару секунд застрянут.

— Мочи сук!

Бросились урки — первыми те, кто ножи в себя принять должен, как куклы соломенные. Но не стали их зэки резать, перехватили, опрокинули, к полу притоптали. Замерли нож против ножа… Страшно вот так, против заточек стоять, которые твое сердце ищут. Ведь может через минуту-другую жизнь твоя прервется. Бледнеет «Студент» озирается напряженно.

— А ну, без соплей! — зло шепчет в уши «Крюк».

Тычет кулаком под ребра.

— Дерись и побеждай. Или умри достойно!

Но, все-равно, страшно так, что холодный пот про-

шибает. Но, вдруг, лицо в толпе «урок». Знакомое! Так это же… это -Фифа!

И куда-то ушел, исчез страх.

— Фифа! — крикнул «Студент», — Не жить тебе!

Щерится Фифа, признал зэка-доходягу с зоны своей.

Метнул взгляд «Крюк» — видать, знакомый у «Студента» среди урок сыскался, тесен мир ЗК, каждый каждого если не на зоне, так на этапе встречал, в вагоне столыпинском или в «крытке». Смотрит… Видит… Точно — Фифа это!..

— Готовься фраерок, — орет, рисуется, играет заточкой Фифа, — Давно тебя искал, кишки выпустить.

Ржут, гогочут «урки», но вперед не идут, тянут время.

— Ну вот и славно, — шепчет «Крюк», — Подфартило тебе, пацан, можешь поквитаться теперь за летуна и за «Деда».

И, в легкие воздуха набрав, гаркнул так что в ушах зазвенело.

— А ну — ша! Стоять! Всем стоять!

Замерли урки и зэки тоже.

— Пусть двое сшибутся. Ты, — показал «Крюк» пальцем на Фифу, — И ты, — подтолкнул вперед «Студента», — А мы поглядим, кто кого на тот свет спровадит.

Загалдели урки — дело! Лучше так, чем сразу на ножи.

— Зарежет он меня, — обреченно сказал «Студент».

— Или ты его, — зло ответил «Крюк», — А коли струсишь, сбежишь — я тебя! Слово!

Фифа, весь как на шарнирах — ножками переступает, заточку с руки на руку перебрасывает. Наверное, боится — все боятся — но виду не подает, рисуется перед приятелями своими.

— Молись богу, фраер…

Стянул, бросил под ноги фуфайку, рубаху на груди от груди до пупа рванул — куражится, пугает.

Но отчего-то спокоен фраер, смотрит с ненавистью, но не суетится, не грозит.

— Пошел! — толкает «Студента» в спину «Крюк», чтобы тот не перегорел, злобу не растерял.

Не поднимая ножа шагнул вперед «Студент», грудь под удар подставляя. Притихли урки — не так должен вести себя фраер, совсем не так.

А он — так! Идет, наступает, глаз от врага не отрывая, и пятится невольно Фифа и расступаются в стороны

блатные, коридор образуя.

Шаг… Еще…

Только некуда дальше идти Фифе, спиной в стену уперся. А фраер идет, как будто сто жизней у него! Оглядывается растерянно Фифа, но не находит сочувствия в приятелях своих — жесток мир блатной, никто никого не жалеет, каждый сам за себя — «умри сегодня ты…». Спасует теперь Фифа — опустят его свои же, блатные. Нет у него выхода как драться, хоть даже умереть.

— Ну все, фраер, кишки свои жрать будешь! —

грозит, распаляет себя Фифа. Да, вдруг, заточку с руки на руку перебросив, от стены оттолкнувшись, кидается вперед и тут же вбок и достает до груди врага — чиркнул поперек, рубаху надвое располосовав и кожу, отпрыгнул ловко назад. Закапала кровь. Взвыли восторженно урки.

Только не отшатнулся, не отступил фраер, видно, не зря его колотили зэки на рукопашке, не зря молотил не жалеючи «Крюк», к пользе тыкали ножами деревянными. Не пугает его кровь и боль. Наступает он как заговоренный.

— Умри, падла! — орет, кидается Фифа, чтобы врага добить, да вдруг видит в груди своей нож, что по рукоять вошел и сердце его перечеркнул. Стоит «фраер» в глаза ему смотрит, левой рукой заточку врага держит, не обращая внимание на то, что из ладони его кровь хлещет, а правой рукоять финки в чужое тело вжимая. Говорит зло:

— Помнишь «Деда»? И «Летуна»?

Закатывает Фифа глаза, уже не понимая ничего, уже

умерев почти. Но не для него «Студент» говорит — для себя.

— Сдохни, тварь!

Выдернул нож из груди, толкнул мертвеца от себя, который рухнул навзничь, затылком о пол ударившись. И вот теперь, кажется, набросятся на него урки и порежут со всех сторон. Но нет, стоят они как пришитые.

Подошел, встал кто-то рядом, плечо к плечу. «Крюк»! Скомандовал негромко:

— Бросай оружие или всех порежем.

Смотрят уроки на Фифу мертвого и на фраера с финкой окровавленной и понимают, не пересилить им эту силу…

Упала, звякнула о пол заточка. И еще. И еще…

— Выходи строиться.

А там, на плацу, «гражданский» стоит — ручки в брючки. Смотрит… Перед ним трупы рядком разложены, а чуть дальше урки подрезанные на земле сидят, раны зажимают. Вот новых подвели, к ним подсадили.

— Потери? — интересуется «пиджак».

— Трое наших вчистую, четверо — тяжелых, остальные — легкие.

— Плохо, — качает головой «гражданский», — Хреново вас учили. Дерьмо вы, а не бойцы.

Повернулся, пошел в сторону штаба.

— А с этими что делать? — крикнул вдогонку «Абвер».

— С этими? — повернулся «пиджак», глянул безразлично, — Этих добивайте. Ну не в госпиталь же их вести…

Замерли, опешили все. И урки и бойцы.

— Ты что, Начальник, чего творишь?! — зашумели, заголосили, придя в себя, блатные, — Раненые мы, в больничку нас надо! Беспредел это!

Стоят зэки в нерешительности.

— Режьте, — тихо, спокойно повторил «пиджак», — Выполняйте приказание. А тех, что живые — в отдельный барак, они нам еще пригодятся.

Повернулся и пошел. Не глядя, не оборачиваясь, не прислушиваясь к тому, как сзади заверещали, закричали «урки» и как один за другим стали обрываться, тухнуть их голоса.

Такие, выходит — приказы.

Такие — законы…