Обет молчания – 1 книга

Аннотация

Его заставили наблюдать за собственными похоронами, отречься от прошлого, настоящего и будущего, научили хладнокровно убивать и спокойно смотреть в глаза смерти. У него отняли имя, семью и возможность выбирать что‑либо, кроме способа выживания. В результате обычный паренек становится суперпрофессионалом, человеком, способным в одиночку противостоять организованной преступности, опутавшей Россию.

Запись I. Учебка

В свою первую учебку я попал из армии, не прослужив и полугода.

– Соберите вещи, документы, сдайте постель старшине и через двадцать минут стойте у КПП, – приказал дежурный по части. – И подшейте свежий воротничок. Смотреть противно!

Через двадцать минут я стоял у КПП с вещами.

– Ты что ли на комиссию? – спросил водитель подъехавшей почтовой машины. – Садись по‑быстрому.

Машина тронулась и покатилась вместе с ней моя жизнь в совершенно удивительном направлении.

– Курить не найдется? – спросил водитель.

Я отрицательно мотнул головой. Водитель вздохнул и достал из бардачка свои.

Я ехал, подпрыгивая на изношенном сиденье, смотрел на проносящуюся мимо гражданскую жизнь и тихо радовался неожиданно свалившейся на меня передышке от порядком надоевшей казарменной рутины.

– Прибыли. Пожевать чего нету?

Я снова замотал головой.

В коридоре, где располагалась комиссия, гул стоял как в бане в воскресный день. Молодые ребята‑«стригунки» одинаковые, как только что выпавшие из‑под пресса медные пятаки, бродили, бестолково тычась в двери кабинетов, одевались, раздевались, отвечали «Я!», когда выкрикивали их фамилии, обменивались впечатлениями, курили украдкой в туалете. И так же, как все, бродил, раздевался, одевался, заглядывал в двери, робея перед суровой настойчивостью отборочной комиссии, я.

– Сядьте. Встаньте. Наклонитесь, – требовали врачи.

– Скажите: «Свисток свистел шепотом».

– Татуировки, родинки, шрамы есть?

– Повернитесь. Еще. Поднимите руки. Опустите. Все чисто.

– Высоты, темноты, замкнутого пространства боитесь?

– Какого пространства?

– Под диваном в детстве не боялся сидеть? А в погребе?

– У нас не было погреба.

– Ладно, иди.

– Во сне разговариваете, храпите?

– Я не знаю, я во сне сплю…

Все происходящее напоминало мобилизационную комиссию. Но бросалась в глаза какая‑то однотипность всех призывников – средний рост, средняя комплекция, даже внешность какая‑то усредненная. Все отслужили в частях не больше полугода, все без предупреждения были сняты с мест, никому ничего не объяснили.

– Куда нас отбирают? – бесконечно гадали мы, – в подводники, что ли?

– Ага. В подводные танкисты, – подмигивали шутники.

– Как это?

– А так. В танки позапирают и в море побросают. Плавай.

Постепенно толкотня в коридорах убывала, призывников оставалось все меньше и меньше. К вечеру на стульях у стен сидело десятка три, покрывшихся от холода пупырышками, «счастливцев».

– Стройся! – приказал старшина саженного роста и, не без иронии поглядывая на наши впалые животы и болтающиеся на подвздошных костях безразмерные армейские трусы, скомандовал: – Всем одеваться и в автобус. Быстро! Вояки. Тоже мне…

– А куда мы едем?

– В карантин.

– Так мы его уже проходили в частях.

– То был карантин, а это будет карантин! – многозначительно объяснил старшина. – Ну, да вы сами поймете. Больше вопросов нет? Тогда айда!

Карантинные странности начались сразу же. В казарме не было дневальных и обычной в таких случаях наглядной агитации. Зато между койками стояли полутораметровые перегородки из крашеной фанеры. То есть каждый спал как бы в своей маленькой келье, а не на глазах сотни сослуживцев, как в обычной казарме. Форма была без погон и знаков различия. Никто не орал утром: «Подъем!», все поднялись сами и недоуменно слонялись по казарме. Казалось, о нас напрочь забыли.

– Нет, ну видели мы бардак в армии, но не до такой же степени! – удивлялись «старики», отслужившие в частях на один‑два месяца больше остальных, – это что‑то вообще!..

Наконец явился давешний старшина.

– Встали? – как‑то совершенно по‑домашнему спросил он. – Тогда шагом марш в баню и столовую.

И в последующие дни нас не заставляли делать ничего из того, к чему мы успели привыкнуть за месяцы службы. Мы не бегали кроссы, не стреляли, не отжимались, не ходили в наряды. Целыми днями мы общались с неразговорчивыми (если это не касалось их специфики) личностями в белых халатах, накинутых поверх армейских кителей, сутками сидели в темных, беззвучных комнатах, безропотно позволяли оклеивать себя датчиками и опутывать проводами. Мы перестали замечать присутствие глаз телекамер, закрепленных в учебных классах, казарме, столовой и даже курилке. Привыкли к ежедневным отчетам о «прожитом дне», где подробно описывали все, вплоть до снов, случайных мыслей и оброненных слов.

Мы утомились от бессмысленного однообразия и уже не хотели ни учебки, ни будущей таинственной службы. Иногда без предупреждения, без каких‑либо видимых причин кого‑нибудь из курсантов вызывали и больше мы его не видели.

– Еще одного выпустили на свободу, – шутили мы не без зависти, глядя на опустевшую койку.