Обет молчания – 1 книга

Но я молчу. Я знаю – достаточно открыть рот один раз, чтобы сквозь сорванные шлюзы запрета хлынул неудержимый поток слов. Пойдя на уступку, сказав А, я непременно протараторю весь алфавит до последней буквы.

Молчать! Только абсолютная немота гарантирует сохранение тайны!

Пытаемый уже не реагирует на боль – лишь слегка вздрагивает и мычит. Он почти умер. Его душа высвобождается из этого переломанного, перекореженного, уже не напоминающего человеческое, тела. В нем уже нельзя существовать. Не менее бесполезно оно и для палача. Этот истыканный и изрезанный кусок мяса уже не может говорить, мыслить и, главное, испытывать боль.

Ему стреляют в затылок таким образом, чтобы кровь, мозг и осколки черепа облили, облепили меня с ног до головы. Они работают по всем правилам! Они пытаются сломить мою волю, обрекая даже не увидеть, но физически почувствовать смерть. Вот она, в этих недавно разговаривающих, страдавших, а теперь налипших на меня кусках человеческого тела.

Они добились своего. Мне страшно. Сейчас наступит моя очередь и уже мое тело будет извиваться, кричать и молить о пощаде. Я должен собраться для, может быть, последнего испытания.

Я не так безоружен, как мой предшественник. В отличие от него я знаю, что такое боль. Я прошел учебу пытками!

Не давая передышки, меня валят на пол, выворачивают, загибают головой к пяткам, пристегивают кисти рук наручниками к ногам.

– Вопрос первый. Кто ты есть на самом деле? – шепчет из‑за скрывающих его фонарей Убийца.

Сейчас будет больно. Сейчас будет нестерпимо больно! Еще мгновение и мою плоть рассечет раскаленным клинком боль! Сейчас! Выдержу ли я ее? Да или нет? Я буду орать, мычать, биться в судорогах, грызть камень пола. Это слишком больно, чтобы можно было вытерпеть! Это бо‑о‑о‑ольно!!

Когда икры моей касается, прожигая кожу и мясо, нагретая на огне спица, я кричу, дергаюсь, всецело отдаюсь боли и… теряю сознание. Я ухожу.

Ведро холодной воды плюхают мне на голову. Я возвращаюсь, но не спешу это показать.

– Вы не переборщили? – слышу встревоженный голос Убийцы.

– Да он хиляк какой‑то! Дерьмо! Кисейная барышня! – возмущаются моей мягкотелостью исполнители. – Мы даже не начали по‑настоящему. Так, примерились!

Второе ведро. Пора приходить в себя. Я сплевываю попавшую в рот воду, я подскуливаю, я плачу.

– Хватит придуриваться! – орет один из палачей, поднося к моим глазам раскаленный докрасна прут, – отвечай на вопрос!

– Ой, не надо! Не надо! – прошу я и чувствуя новую боль, грохаюсь в обморок.

Растерявшиеся палачи дают мне передышку. Сильные методы воздействия не проходят, остается вести планомерную осаду. Теперь надо приготовиться к худшему. И действительно, меня начинают методически избивать – не сильно, чтобы не дать возможность ответить обмороком, но постоянно, чтобы все тело горело, словно поджариваемое на сковородке. Не качеством, так количеством!

Теперь приходится терпеть. Если терять сознание от каждого удара, это станет просто подозрительным.

Часов через пять палачи утомляются. Понятно, это мне можно на полу ничего не делая вылеживать, а им приходится не покладая кулаков трудиться. Попробуйте помашите руками и ногами без перерыва в течение часа!

– Скоро продолжим! – обещают они. – Жди!

Это конечно. Это я даже не сомневаюсь. Они тоже люди подневольные. Им тоже некуда деваться.

Хлопает дверь. Судя по звукам, в камере нас осталось только двое – я и Убийца. Сейчас он начнет меня уговаривать и стращать, – подумал я. И опять ошибся!

– Хорошо валяешь дурочку! – сказал он из‑за лампы. – Молодец! Я ведь тебе было поверил! Учебка? – и не ожидая реплики с моей стороны, сам себе ответил, – Она родимая. Ростов? Или Новосибирск? Недооценивал я тебя.

Думал, талант, везунчик, народный умелец. А ты, оказывается, свой, профи. Давно покинул пенаты?

Он дружелюбен. Он действительно дружелюбен! Словно встретил старого приятеля.

– О родной, конечно, рассказывать не будешь? А было бы интересно. Как там теперь? Кто правит бал? Кто сгинул? А? Понятно. А эти идиоты с горячим железом! Наивняки! Привыкли кости ломать! Ладно, это их проблемы. Хотя вообще и твои, – он хохотнул, – Сказать ты ничего не скажешь – это факт.

Но и облегчить твою участь я не смогу – сам виноват! Дел понаделал – десятерым не разгрести. Убедить их в твоем молчании я не сумею, все равно не поверят, так как отрицательного опыта у них нет. Ты будешь первым. Прихлопнуть тебя по быстрому – на себя подозрение навлечь, что тоже не в прибыток. Они сейчас маме родной не верят, а у меня с ними еще расчет не завершен. Так что готовься превращаться в фарш.

Он помолчал, закурил.

– Есть у меня к тебе один вопрос. Личный. Те, что они приготовили мне без интереса. А этот… Скажи, заводик твое дело?