Игра на вылет – 4 книга

Через час рабочий пришел с пустым чемоданом.

– Я согласен, – сказал, словно с обрыва в холодную воду прыгнул, он. – Только можно задать один вопрос? Я кивнул.

– Почему выбрали именно меня?

– Из‑за личностных характеристик.

Не мог же я ему объяснить, что исключительно только из‑за овала лица, разреза и цвета глаз, формы носа, комплекции и группы крови, идеально совпадающих с моими.

Когда рабочий понял, что от него требуется, – отступать было поздно. Да, честно говоря, я бы и не отпустил его. Времени искать другого кандидата у меня уже не было.

Позволив ему для храбрости и на посошок стакан водки, я отвел новоиспеченного агента в заранее облюбованный подвал, сделал укол одноразовым шприцем‑тюбиком в руку и, развернув бессознательное тело под нужным углом, вытащил подобранный несколько часов назад пистолет убийцы. Я выстрелил ему в голову, практически снеся нижнюю, совершенно не похожую на меня часть челюсти. Глядя на разбитое, окровавленное лицо, я словно в зеркало заглянул. Всего один кусок потребовалось отсечь от глыбы исходного материала, чтобы копия абсолютно совпала с оригиналом. Правда, мой новый знакомый – не бездушный кусок гранита, но и я не скульптор. Я – загнанный в угол Резидент, которому любой ценой надо оторваться от дышащей в затылок погони, любой ценой выиграть время.

Кровавую рану на лице двойника я залепил его же разорванной рубахой, пистолет сунул за пояс брюк. Надеюсь следователи смогут увязать утреннее происшествие, кровавый след, затерявшийся во дворах, и этого с разбитым лицом незнакомца, случайно обнаруженного в подвале. За тридцать минут, что потребуются для приезда «скорой», он не умрет. Да и потом не умрет. При всей внешней кошмарности, нанесенная мной рана не столь уж тяжела, но дара речи лишит моего двойника по меньшей мере на месяц. Мне месяца много. Мне довольно неделю выгадать. Для того я и затеял всю эту сложную комбинацию.

Труп, с которым возни было бы гораздо меньше, заговорщики обязательно идентифицировали бы со мной и быстро убедились бы в подставке. Мертвецы в моргах у нас особо не охраняются, и осмотреть, обмерить, ощупать вновь поступившее тело особого труда не представляет. А вот этого раненого, надеюсь, охранять будут более тщательно. Ведь он, шутка сказать, замешан в двойном убийстве. Вот и пистолет – орудие преступления – при нем найден. За таким нужен глаз да глаз. В идеале меня, то есть моего дублера, переведут в зековскую больницу под охрану внутренних войск, собак, проволоки и т. п. тюремного антуража. В худшем – приставят пару милиционеров для охраны. Что тоже не плохо. Заговорщики непременно под тем или иным предлогом до меня доберутся и, убедившись в моей бессознательности, на некоторое время успокоятся. Я им действующий опасен, а недвижимый и молчаливый, как бронзовая статуэтка, безразличен.

Идентификацию они все же проведут, но поверхностную: опросят свидетелей, убедятся в реальности происшествия, связанного с гибелью их агента, меня отсмотрят со всех возможных сторон. Это пожалуйста. Здесь все чисто. Агента застрелил милиционер, что, помимо убедительных косвенных доказательств, он может засвидетельствовать лично. Застрелил во время покушения на какого‑то неизвестного, то ли свидетеля, то ли соучастника преступления, от которого, по всей видимости, пытался в последний момент избавиться вооруженный преступник. Тот, получив тяжелое ранение, укрылся в недалеком подвале, где и был найден случайным прохожим, позвонившим в «скорую помощь». Визуальный осмотр пострадавшего – все те же глаза, овал, нос, рост – покажет, что он и есть я.

Вряд ли заговорщики будут копать глубже, предпочитая фантастические версии реалистичным. Слишком все явно – место, способ, время преступления, действующие лица. Не стал бы исполнитель палить в кого ни попадя. И значит, если кого и ранил, то только того, кого нужно. То есть дело хоть и не до конца, но сделано. Продолжать его – только привлекать к себе внимание. Пока Резидент валяется на реанимационной койке, он угрозы не представляет. А там можно будет посмотреть. У них лишнего времени за каждым подраненным свидетелем гонки устраивать тоже нет. У них сроки, за срыв которых погоны вместе с головами снимают.

А мне, пока заговорщики не спохватились, надо снова лететь в Москву. Но уже не в Контору. Контора для меня закрыта. Да и лететь надо не мне. Я в больнице под капельницей лежу и не могу одновременно бороться за жизнь на реанимационной койке и шататься по аэропортам. Лететь надо новому, с незнакомыми лицом, фигурой, жестами мужчине неопределенно‑средних лет. Я даже знаю, с какими именно лицом, фигурой и жестами. Я давно держал в запасе этот образ и документы, этому образу соответствующие. Кажется, приспело время использовать старую заготовку.