Игра на вылет – 4 книга

Он правильно рассчитал их действия, но он неправильно оценил степень их выучки.

– Так ты свой! Что ж ты, мать твою, нам операцию срываешь! Мы же из того же ведомства, – раздосадованно ахнул боевик. – А я‑то думаю…

– Оружие на пол за три метра от себя. Руки за воротник, – скомандовал офицер.

– Ну ты даешь, полковник! – со смешком обратился боевик к офицеру, хотя видел на нем сугубо гражданские штаны и пиджак. – Ну опусти пушку‑то, я же говорю, мы свои, из третьего отдела. Начальник у нас Петров. Ну ты чего комедию ломаешь? Не узнаешь, что ли? – И даже руками с досады развел. – Ну тогда я… – И тут же выстрелил. Без паузы. Как учили.

Именно так, не меняя выражения лица, оборвав на полузвуке слово, фразу или даже исполнение любовного романса. Чтобы противник не успел насторожиться, не успел заподозрить подвох. Не уловил смену действия. Полслова, и тут же пуля. Это надо уметь. Этому надо долго и настойчиво учиться. Такое доступно только суперпрофессионалам.

Пуля ударила офицера в бок. Но он тоже имел боевой опыт, в него тоже не однажды стреляли. В том числе в Афганистане. Падая, он успел выпустить в противников всю обойму. Он не промахнулся.

Две пули принял в себя ближний к нему боевик. Еще три – стоявшие за ним приятели.

Боевиков подвел профессионализм. Они действовали правильно. В данном случае слишком правильно. Они подготовились к отражению вваливающихся в следующую секунду в окна и двери до зубов вооруженных спецназовцев и упустили единственного своего реального противника. Их враг не был, как подумали они, разведавангардом основных сил, он был просто самоубийцей‑одиночкой.

Офицер быстро отполз под прикрытие массивного слесарного верстака, получив вдогонку еще три пули в колено, бедро и плечо. Война принимала затяжной характер.

Еще до того, как оглядеться, офицер сбросил пустую обойму, загнав на ее место новую. Прав был телефонный аноним, когда рекомендовал ему не ограничиваться одним боекомплектом. Он вообще оказался прав по всем статьям.

Уцелевшие боевики сделали несколько неприцельных выстрелов в сторону верстака, проверяя его на прочность. Пули рикошетом отлетели от толстого металла, оставив только небольшие вмятины. За таким, приближенным тактико‑боевыми характеристиками к доту среднего калибра, прикрытием можно было отсидеться день, а если повара не запоздают с полевой кухней, то и неделю.

Но офицер понимал, что не располагает этой неделей. И днем не располагает. Обильно сочащаяся из ран кровь мутила сознание, застила матовой пеленой глаза. Скоро к нему на расстояние прямого, прицельного выстрела будет способен подобраться незамеченным даже курсант школы милиции второго дня обучения. Подобраться и прикончить, не рискуя нарваться на встречный выстрел. Скоро не придется даже стрелять. Жизнь сама вытечет из него на бетонный, заляпанный подошвами обуви пол вместе с последними каплями крови. Бой проигран. Вопрос смерти – это только вопрос времени. Ближайшего времени.

И все же он ошибся. Он выиграл этот бой. Офицер добился главного – он отвоевал у заговорщиков те несколько минут, которые были необходимы для спасения затрещавшего по швам плана покушения. Жизнь всех боевиков, вместе взятых, не перевешивала этих минут. Даже если бы он в одиночку перестрелял батальон вооруженных преступников, он и тогда не нанес бы им такого ущерба, как не допустив до одного‑единственного водопроводного вентиля.

Офицер выстрелил еще несколько раз, прежде чем боевик, обошедший здание насосной станции снаружи, не вогнал ему в спину и затылок пол‑обоймы из своего пистолета. Но это уже был жест отчаяния. Заговорщики просто обеспечивали себе комфортный, не ползком, не на брюхе, выход на улицу. Их время истекло. По крайней мере на этой насосной станции.

– Маршрут чист по всему протяжению, – доложили «трассовики». – Подъезды к основным магистралям перекрыты грузовыми машинами. Пикеты милиции и Безопасности заняли исходные. Готовы к приему «груза».

На протяжении всей двадцатикилометровой трассы, от аэропорта до здания администрации, где должны были пройти машины президентского эскорта, не осталось не прикрытым ни одного метра площади. На каждом перекрестке, на каждом углу маячили парадные мундиры милицейских патрулей и два‑три цивильных пиджака их тайных коллег. Милиционеры первого конвойного кольца, имеющие счастливый шанс лично увидеть машину. Первого, стояли без оружия. Все пистолеты и автоматы были загодя пересчитаны, сданы и опечатаны в оружей‑ках райотделов милиции. Милиционеры исполняли роль невооруженного живого щита, в котором должны были увязнуть пули потенциальных террористов. Милиционеров самих боялись как потенциальных террористов. Именно поэтому их, выводя на боевые посты, безжалостно разоружали. Находиться вблизи Президента с оружием могла только его ближняя охрана.

На крышах домов, выходящих фасадами на трассу движения, залегли, замаскировавшись под кучи шифера и голубиный помет, снайперы спецназа. Но они не могли видеть президентскую машину. Их обзор ограничивался окнами первых этажей. Он был так специально рассчитан, чтобы затемненные линзы оптических прицелов видели подходы – окна, крыши, балконы, но не могли заглянуть непосредственно на место основного действия. И это было разумно, потому что оптические прицелы не театральные бинокли, чтобы высматривать с галерки выражение на лице премьерши, стоящей на авансцене. Оптические прицелы прикреплены к винтовкам. А винтовки имеют дурную привычку стрелять. Поэтому снайперам было строго заказано менять диспозицию без согласования с самым высоким начальством. Зато все остальное разрешалось. Все, вплоть до пальбы по детским и женским лицам, мелькнувшим в запретных окнах в момент прохождения кортежа автомашин. От ответственности за возможные последствия они были освобождены. От наказания за промах – нет. Поэтому они вначале стреляли, а потом думали о том, куда стреляют.