Маска резидента – 2

* * *

Технари не были пай мальчиками, обожающими дисциплину, как клубничное варенье, но и не имели дурной привычки обсуждать начальственные приказы. Они не имели привычки обсуждать приказы, но не отказывали себе в удовольствии обсуждать само начальство, их отдавшее. – Это полный бред, – сказал один из них. – Он просто сошел с ума. Второй пожал плечами. – Это выходит за рамки его компетенции. – Мы не знаем его компетенции. – Он угробит и себя, и нас. – Он начальник. – Хотел бы я увидеть его живьем. Второй только улыбнулся. Оба замолчали. У них не было альтернативы: они могли не согласиться с приказом, но не могли его не исполнить. Они могли усомниться в лояльности начальника, но не могли не подчиниться его воле. Они могли догадываться, что последующие шаги будут угрожать их жизни, но ничего не могли предпринять для ее сохранения. – Будем надеяться, что он знает, что делает. – Будем. Надежда – единственное, что не запрещал им устав.

* * *

В 16.15 охранник, в точности следуя изложенным в приказе указаниям, завершив шестой от центральной улицы поворот, вышел на пересечение улиц Магистральной и Рабочей. Он никогда здесь не был, но шел уверенно, так как знал, сколько и в каком направлении ему еще предстоит сделать шагов. Его вели мои ноги, отмерившие этот путь с точностью до миллиметра. Еще один поворот. Небольшой пустырь со сквером, захламленный самостроем и импровизированной стоянкой частного и государственного автотранспорта. Сто двадцать шагов на юго запад. Поворот! Налево. Охранник шел, не глядя под ноги, поигрывая брелоком от связки ключей и насвистывая какую то легкую мелодию. Ему не надо было смотреть под ноги, он был здесь дома, знал каждый камень и чуть ли не каждого встречного прохожего. По крайней мере так должны были думать случайно увидевшие его люди. Он остановился возле фургончика «УАЗа», по хозяйски носком ботинка пнул скат, одновременно окинув взглядом замок дверцы, выбрал из связки требуемую отмычку, открыл дверцу, запустил мотор и неторопливо выехал со стоянки. Если бы эта машина по каким либо причинам сорвалась, он прошел бы еще пятьсот метров до другой стоянки и там открыл бы другой отмеченный мной ранее однотипный фургончик. Осечка была исключена. С 16.50 до 17.20 охранник, вырабатывая резервное время, отстаивался, предварительно залив полные баки, на стоянке возле бензозаправки. В 17.35 он подхватил на улице в условленном месте покинувших логово ревизоров. В 18.05 в машину загрузили вытащенное из тайника оборудование. Конечно, все это время за ними следили чужие глаза, но это было уже неважно: игра пошла в открытую. С 18.20 до 23.00 машина безостановочно болталась по городу, неважно куда, лишь бы крутились колеса и гудел двигатель. И все это время, утирая пот со лбов, технари вертели ручные дрели и постукивали деревянными (чтобы звук был глуше) молотками по остро заточенным зубилам. В 23.05 машина встала в исходную точку. В 23.07 сдвинулась с места со строго запрограммированной скоростью – пятьдесят пять километров в час. Если бы она опоздала или поторопилась хоть на минуту, операция была бы провалена. В 23.17 и 23.25 машина миновала точки контрольного времени. На последней опоздание не превышало трех секунд при допустимом отклонении в шесть. 23.36.15. «Уазик» приблизился к условленному месту. Не хватило буквально секунды, чтобы проскочить под угасающий свет желтого глаза светофора. Теперь надо было ждать 30 секунд. От них, этих малых 30 мгновений, зависело все: успех или провал операции, карьера, а возможно, двадцать тридцать оставшихся лет жизни каждого из нас. Тридцать секунд, разделявших красный и зеленый свет светофора, против тридцати долгих лет жизни. 23.27. Я не слушал поверхность земли – я смотрел на часы. Дополнительные сигналы условлены не были. Ровно в 23.36.15 я должен был открыть люк. Другой попытки мне отпущено не было. Если бы машина на месте не оказалась, я просто бы свернул операцию. 23.36.13…14…15…16! Две секунды резерва. 17… Я надавливаю головой и руками, приподнимаю чугунную крышку люка, слышу урчание работающего мотора, чую запах выхлопных газов, вижу тени колес по бокам – машина надо мной, своя ли, чужая. Разбираться нет времени. Я сдвигаю крышку, тянусь руками к дну автомобиля и сразу вижу чуть – более светлый, чем окружение, прямоугольник выпиленного, высверленного, выдолбленного за эти несколько часов с помощью подручного инструмента «десантного» окна. И еще я вижу две пары устремленных в мою сторону рук. Я вытягиваю ладони вперед, и меня мгновенно втягивают внутрь, обдирая о неровные края ткань телогрейки. Еще пять секунд – закрыть колодец. Люк тихо падает на резиновую прокладку. 23.36.43…44…45. Зажигается зеленый свет светофора. Машина трогается с места. Для посторонних глаз вся эта хитроумная операция выглядела вынужденной тридцатисекундной остановкой перед закрытым светофором. Все. Я вошел в контакт с подведомственными мне ревизорами. Они не увидят моего лица: на мне глубоко надетый колпак с прорезями для глаз. Они не услышат моего естественного голоса – я изменяю тембр. Но узнают, что отпускающий им приказ за приказом начальник не миф, а вполне конкретный, среднего возраста и среднего же телосложения, мужчина. Это грубое нарушение устава. Несанкционированный контакт Контролера с подчиненными! Куда уж дальше! Но мне некуда деваться, мне необходима их помощь. Их замечательно устроенные электронные мозги, их опыт, их руки. Они мне помогут. Не могут не помочь! – Поворот налево и сто километров по Северному шоссе. Без остановок, – командую я водителю. Продолжать крутить бессмысленные вензеля по городу – значит, вызывать дополнительные подозрения. Охранник пожимает плечами и делает левый поворот. На все про все у меня не более трех часов. – Ревизия легализована. Вы вторые сутки под облавой. Результаты проверки скорее всего не соответствуют истине, – кратко излагаю я суть дела. – Считаю необходимым продублировать результат. – Технари переглядываются. Они не хотят рисковать, у них семьи, дети, зарплата. Им не так долго осталось до льготной пенсии. – Вы не можете продлить операцию. Вы превышаете свои полномочия. – Ответственность моя. – Вы не можете отвечать за то, отвечать за что не уполномочены. Ваши 48 часов истекли. – Они правы, их будет взгревать начальство. А то, что за такую самодеятельность мое может загнать меня под трибунал, их судьбы не облегчит. В Конторе каждый отвечает за себя. Это правило распространяется и на прикомандированных. – И тем не менее – нет. Ну что ж, я был готов к отказу. Почему они должны мне доверять? Ни разу не виденный ими начальник отдает один приказ безумнее другого, заставляет угонять автомобиль, вылезает на запретную встречу чуть не из канализационного люка и плюс к тому требует помощи в каком то совершенно непонятном, смахивающем на безумие деле. Кто здесь согласится? – Ладно, мужики, – оставляю я начальственный тон. – Я понимаю, что перепрыгнул свои полномочия десятикратно, но четыре недели мы были под колпаком! Четыре недели мы писали туфту! У меня не мания преследования. Я знаю это точно. Я это проверил. Последние два дня я наблюдал облаву! В этом ошибиться невозможно. Охранник мотнул головой и невнятно хмыкнул. – Я не знаю, как вас убедить. У меня нет времени вас убеждать. Мне нужны доказательства. Мне нужна ваша помощь. – Принятие подобных решений вне вашей компетенции. – Послушайте, ведь я подставляюсь больше вас. Вы рискуете премией, ну, может быть, квартирой. Я – свободой. Да чего там – самой жизнью. Если здесь туфта, она все равно вылезет, рано или поздно. И тогда с вас спросят. Неужели поставленная на кон моя жизнь не убеждает вас в серьезности происходящего? – На этот раз они молчали дольше. Они считали. И все же здравый смысл взял верх. – Вы должны обратиться по инстанции. Вы не уполномочены. – Вы дундуки, – сказал я. – Четыре недели вам, профессионалам, терли уши, словно школярам первой ступени. Вы ничего не заметили и теперь боитесь признать это. Вы готовы подыграть чужой игре, всучив запрограммированную дезу начальству, лишь бы не потерять свой вонючий кусок к обеду и свои вонючие полтораста рублей прибавки к пенсии. Вы не технари – вы собачье дерьмо с законченным высшим образованием! – А может… – начал один, похоже, младший из ревизоров. – Нет! – резко прервал его другой. – Мы исполнили свою работу. – Тогда извиняйте, – разочарованно развел я руки, вытягивая из подрукавной кобуры пистолет. – Я желал сговориться по доброму, но, кажется, вам нагадить на наше общее дело. Извиняйте, – я показал глазами на высунувшееся из рукава дуло, – у меня нет другого выхода, мне нужны доказательства. А тебе, – обратился я к водителю, – одну руку завернуть за голову и засунуть под воротник, другую держать на баранке. И очень попрошу, без патриотизма. Надеюсь, как профессионал, ты понимаешь, что пальба нам ни к чему. Водитель чуть скосил глаза и согласно кивнул головой. Они не испугались – они были профессионалами. Они понимали: стрелять с бухты барахты я не буду: не пацан десантник, у которого палец опережает сознание. – Я же говорил – сумасшедший, – произнес один. – Сумасшедший тот, кто боится раскрыть глаза на очевидное, когда оно мешает его благополучию! Помочь мне вы не желаете. Прошу хотя бы снабдить аппаратурой. – Просит, – кивнул на пистолет один из технарей. – Хорошо, требую. – Аппаратура имеет определенную цену… – Жизнь тоже. – Будешь стрелять? – Буду! – твердо сказал я. – Не будет, – вступил в разговор охранник, – хотя бы потому, что он, кажется, прав. Все насторожились. – За нами «хвост», – пояснил водитель. – А его, – кивнув на меня, – в машине нет. Он миф. Пустота. Любой выстрел для него все равно что публичное предъявление визитной карточки. Как только он потеряет инкогнито, вся затея утратит смысл. Я не прав? Он был абсолютно прав. – Можно опустить руку? Я молчал. Молчали технари. Водитель крутил баранку. Кажется, я проиграл по всем статьям. Особенно позорно выглядел эпизод с пистолетом. Стыдно, не найдя других аргументов, тыкать железом в лица своим же коллегам. Но вдвойне глупо, вытащив оружие, не пустить его в ход. Это чистой воды дилетантизм. Если ствол оголен, он должен стрелять! Со вздохом я потянул ставший бесполезным пистолет в потайной карман. – Бабахалку то не убирай, – с укоризной сказал старший технарь, – без нее мы аппаратуру не выдадим. Водитель громко хмыкнул. – В общем, будем считать, мы уступили силе. Три дня обещаем потянуть. На четвертый, не обессудь, накатаем рапорт о вооруженном изъятии части аппаратуры. Если желаешь, можем акцентировать внимание на твоем неадекватном психическом состоянии. Может, войдут в положение – скостят по болезни. Больше, извини, ничем помочь не можем. Второй ревизор, не ожидая разрешения, вскрывал замки кофров. – Что требуется? – А вы, мужики, ничего! – благодарно сказал я. – Да нет, это просто у тебя пушка здоровая, – хохотнул водитель. Три последующих часа меня в самом убыстренном темпе учили обращению с передовой сыскной техникой. – Так включать, так устанавливать. Очень аккуратно с этим и с этим блоками. Здесь подстройка, здесь запуск самоликвидатора, здесь… Ладно, этого тебе не понять. В том блоке информация сортируется: лишнее отбрасывается, суть сцеживается сюда. Здесь шифруется. Здесь уплотняется и сбрасывается вот в эту секрет дискетку. Пароль ликвидатора секрет дискетки выдумаешь сам. Все? Я посмотрел на часы: 03.15. Сворачиваемся. Еще 15 минут покрутив по городу, машина замерла у перекрестка. Нет, не того, другого. – Счастливого пути! – искренне пожелал я, соскальзывая в люк и через него в очередной колодец. – Нам счастья хватит – ты лучше о себе побеспокойся, – ответили ревизоры, бросая мне на руки под завязку заполненный рюкзак и в последний момент показывая три пальца, – Помни – три дня. Три! Я быстро сдвинул крышку, услышав, как прокатились поверх колеса моего «уазика». Сделано. Теперь ждать по крайней мере час. Я удобнее устроился на металлических скобах, торчащих из стены колодца. Черт, нехорошо получилось. Но в конечном итоге все таки хорошо. Будем надеяться, преследователи ничего не заподозрили. Покрутилась машина по городу, остановилась у случайного перекрестка, рванулась, отмахала по шоссе сотню километров от города и сотню обратно, опять покрутилась, опять остановилась – в результате полегчала на один очень важный рюкзак; Тот, кто его заполучил, так и остался невидимкой. А все таки я провернул дело, которое провернуть было практически невозможно! Все таки я молодец! Теперь, когда я отвечаю только за себя, можно и на рожон лезть. Теперь мне терять нечего. Кроме жизни. Согласно всем правилам конспирации да и здравого смысла, мне требовалось выдержать неделю карантина, чтобы муть, поднятая последней двухдневной суетой, осела, противник поуспокоился, притупил бдительность. Но этой недели у меня не было. У меня на все было отведено три дня. И значит, мне надлежало действовать немедленно, не откладывая ни на секунду, пока внимание шпиков было приковано к совершающей странные маневры машине. Черт его знает, может, повезет, может, проскочу, пока облава гоняется по городу за пустышкой.